|
Вдоль или поперек? Г.Г.Малинецкий |
|
Нам нельзя растягивать
этот процесс. Его нельзя растягивать. Процесс реформ – он смерти подобен, но
нельзя растягивать страдания людей. В.С. Черномырдин[1] На дворе
реформы науки и образования. И сейчас только ленивый на страницах различных
изданий не рассуждает о том, как следует организовать науку в нашем
отечестве, сколько и как следует платить ученым. В большинстве
таких публикаций наука трактуется просто. В основном в облике официанта,
который приносит заказанные блюда и относит обратно грязную посуду. И вопрос
состоит только в том, сколько платить официанту, давать ли ему «на чай» и в
какую ливрею его нарядить. Думаю, что
это не совсем правильно. Дело действительно обстоит просто. Но по-другому. Об
этом и пойдет речь в последующем тексте. Королевство
кривых зеркал
Прохода нет от этих начитанных болванов! Куда ни плюнь – доценту на шляпу попадешь, – Позвать бы пару опытных шаманов–ветеранов И напустить на умников падеж! В.С. Высоцкий Прежде чем
говорить «как» реформировать науку и организовать научную деятельность
по-новому, естественно иметь ответ на вопрос, зачем вообще нужна наука в
нашем отечестве. Как ни
странно, ответ на этот вопрос совершенно не очевиден не только российскому
обществу и большинству ученых, но и самим реформаторам[2]. В математике
одним из наиболее сильных приемов доказательства является доказательство от
противного. Действительно, давайте предположим, что России наука не нужна. Эта точка
зрения серьёзна и основательна. Поэтому неудивительно, что её придерживается
нынешнее российское правительство. Об этом можно судить по «концепции»
реформирования науки, принятой на коллегии Министерства науки и образования
РФ 2 сентября 2004 года и впоследствии в целом одобренной Правительством. По этой
концепции из 2338 научно-исследовательских институтов, находящихся на
федеральном бюджете, через несколько лет должно остаться 100. Остальные
должны быть приватизированы. Из 1804 вузов, находящихся на федеральном
бюджете, должно остаться тоже 100. Из них наукой будет позволено заниматься в
20 (то есть вузовская наука должна быть ликвидирована как класс). Остальные
также должны быть приватизированы. В самом деле,
ликвидировав науку, мы получим ряд безусловных выгод. Поскольку политику у
нас лет 15 определяют крупные экономисты, начнем с экономических выгод. Затраты на
науку, в бюджете 2004 г. были 46 миллиардов рублей, то есть менее
2 млрд. долларов, что намного меньше годового бюджета одного
американского университета средней руки. Но и то хлеб! Копеечка к копеечке –
два миллиарда на дороге не валяются. Еще один
плюс. У научных институтов в управлении находится собственность. По
сведениям, не заслуживающим особого доверия, одной только земли аж на
50 млрд. долларов. И
используется она поразительно неэффективно. Научные институты дают доходов в
бюджет намного меньше, чем казино или автосалоны, которые можно было бы
построить на ней. А уж в "не бюджет"… И после реформы эта
собственность тоже будет, так сказать, приватизирована. А представляете, что
можно будет соорудить на месте какого-нибудь физического или химического
института в районе Ленинского проспекта? Гипермаркет, элитный массажный салон
или театр варьете! Глаза разбегаются. И вообще, наверно, на 50 млрд.
долларов можно скупить половину ведущих английских футбольных команд!
Очевидно, это гораздо эффективнее. Есть не менее
серьёзная экономическая и социальная причина для ликвидации науки.
Освободится от никому не нужной деятельности более 300 тыс. человек.
Одни на пенсию пойдут, чтобы дать дорогу молодым (безработица-то в стране –
дай боже!). Другие, наиболее активные и квалифицированные, найдут себе место
в других секторах экономики. Что пойдет на пользу и им самим, и
соответствующим секторам. Помнится, профессор Горностаев в спектакле «Любовь
Яровая» приобщился к сфере услуг, спичками торговал. И ничего – отлично
справлялся. Но и это не
всё. В былые времена наука обеспечивала оборонный потенциал страны. Ряд
науковедов считает, что в науке примерно половина исследований обычно
выполняется в интересах оборонного комплекса. В США военный НИОКР оценивается
сейчас более, чем в 200 млрд. долларов. Но поскольку у нас врагов теперь
нет (кроме, конечно, международного терроризма, а его-то стратегической
ракетой не достанешь), то и оборонные исследования нам без надобности. Тем
более, что российская армия уже много лет, по существу, не закупает уже
созданные вооружения у российской промышленности. Тут уже не до новых
разработок. Иногда наука
позволяет создавать новые товары и услуги. Но поскольку обрабатывающая
промышленность России лежит на боку, то и тут профит от науки небольшой. Так
что прямой резон – ликвидировать. Но мудрено
это. Видит Бог, мудрено. Многие за это брались, начиная с Бориса Салтыкова –
министра науки славного гайдаровского правительства. Ему приписывают крылатую
фразу: «Уничтожить науку в России так же тяжело, как её создать». Но только
сейчас удалось всерьёз взять быка за рога. Думаю, что
тут опять дело в науке. За ликвидацию науки взялись без должной научной
проработки. Поэтому я вкратце набросаю теорию ликвидации науки. Поскольку
речь идет о чистой теории, то всякие совпадения прошу считать случайными, а
приводимые факты рассматривать только как иллюстративный материал. Итак,
представим себе, что нужно ликвидировать большую, развитую, успешную науку в
большой стране. Для этого должны быть серьёзные причины. Например, убрать с
арены геополитического или геоэкономического конкурента, лишив его будущего. I.
Очень важно не
спешить и не делать никаких демонстраций. Патетика в серьёзном деле
неуместна. Например, Збигневу Бжезинскому приписывается слоган: «В XXI веке Америка будет развиваться против России, за счет
России и на обломках России». Такие заявления непрофессиональны. Мне гораздо
ближе тихое, скромное высказывание коллеги–практика из Всемирного банка
реконструкции и развития, которое я услышал в середине 90-х годов: «Когда в
стране есть много людей, хорошо знающих физику, математику и отечественную
историю, то у страны появляются ядерные и космические амбиции. А это не
входит в наши планы». Вот это хорошо! Только бизнес и национальные интересы –
ничего личного, никакой патетики. И все, кто надо, всё поняли. Прежде всего
чиновники и политики, на плечи которых и ляжет основная работа по ликвидации
науки. II.
Начать надо с
простого. Зарплату «рядовых от науки» – младших научных сотрудников,
кандидатов наук (в лучшем случае 5 лет учебы в институте + 3 года в
аспирантуре) надо сделать существенно меньше (хотя бы втрое), чем, к примеру,
зарплату ночных сторожей или почтальонов. Поскольку и те, и другие
государственные служащие, это можно сделать одним росчерком министерского
пера. Как говорится в одном старом анекдоте, «чтобы так мало получать, надо
много учиться». В начале
«демократии» многие западные социологи, анализируя зарплаты в российской
науке, уверенно предсказывали, что скоро в ней никто не останется! Но они
глубоко ошибались! У нашего народа есть опыт жизни в экстремальных условиях.
Но это тема отдельного разговора[3]. III. Далее очень желательно объяснить, что
Френсис Бэкон со своим императивом «Knowledge is power by itself» (подчеркну последнюю часть фразы «само по себе») в
новых исторических условиях не прав. Сила – то, что «востребовано рынком». А
поскольку вначале неясно, что же востребовано рынком, кроме личных связей и
неразборчивости в средствах, то по части знаний можно не очень-то и
напрягаться. Авторитет знания и квалификации должен упасть. Без этого дело
ликвидации науки не пойдет на лад. В России этот
этап прошел блестяще. Приведу официальные данные Госкомстата о тираже
изданий, выпускаемых и, естественно, читаемых в России (см. рис. 1).
Уменьшение в 10 раз впечатляет. Невероятно? Ничуть – ведь тиражи многих
научных и научно-популярных изданий упали в сотни раз. Вспомним – тираж
журнала «Наука и жизнь» в старые добрые времена превышал 3 миллиона, журнала
«Знание – сила» – миллион. А сейчас последний журнал счастлив, выйдя на тираж
в 7 с небольшим тысяч. IV. Естественно, возникший вакуум надо
активно заполнить. Общество, как и природа, боится пустоты. И тут надо
поднять астрологов, экстрасенсов, шаманов-ветеранов и, конечно, доблестных
служителей культа. Зачем учиться, доказывать, размышлять, если можно просто
верить, стоять со свечкой, святить воду? Закон божий, конечно, должен быть
введен и в средней, и в высшей школе. И ударными темпами строить церкви,
мечети, синагоги, не сбрасывая со счетов и шаманов. Наивные
управленцы здесь умыли бы руки и сочли, как говорил незабвенный генсек, что
«процесс пошел», и дальше можно не беспокоиться. Но наука и практика говорят
иное. Надо работать дальше. V.
Иерархические
структуры, в частности академии, имеющие славную многовековую историю, крайне
устойчивы. Да и слаб человек – приятно ему почувствовать себя академиком, а
если за это ещё и приплачивают, то тут и вообще прямой резон побороться за
заветное место. Итак, что же
делать с Российской Академией наук? Перво-наперво уничтожить уникальность.
Пусть академий будет больше сотни. Чтобы каждый желающий мог назвать себя
каким-нибудь академиком. Но что-то
надо делать и с той, главной Академией. Но что? Во-первых
надо оставить её не у дел. Ни экспертиз, где Академия выступала бы
ответственно, как организация, ни крупных проектов. Пусть будет эдаким
клубом. Академик Иванов сказал одно, академик Петров – другое, а академик
Сидоров заявил, что ни Иванов, ни Петров ничего не смыслят в предмете, а
слушать надо его – Сидорова. Но при этом надо постоянно множить число
комиссий, комитетов, заседаний. Во-вторых,
надо финансировать ее на 1/10 часть от необходимого минимума (на которую
просуществовать она уже не может), постоянно сетуя при этом на
неэффективность российской науки[4]. В третьих,
надо дать понять, что Академия находится в двусмысленном положении. С одной
стороны, она существует на государственные деньги. С другой стороны, кого-то
избирает, как-то голосует и что-то толкует про демократические принципы. То
есть ведёт себя совсем не так, как нормальное государственное учреждение с
замами, помами, столоначальниками, назначенным директором. Поэтому она должна
прислушиваться и присматриваться к каждому намёку и мановению властной длани
крупных, средних, а иногда и мелких чиновников в президентской администрации.
Тех самых, многие из которых уже знают, что «есть мнение», что надо
ликвидировать науку, но неспешно, интеллигентно, без шума и пыли. VI. Чего же захотеть чиновнику? Наука здесь
советует людям, которые должны бегать, предложить соревнования по бегу в
мешках и, что ещё более важно, начать контролировать процесс, а не результат.
То велеть изменить число отделений Академии, то уменьшить число
вице-президентов, то хаотическим образом менять правила игры в хозяйственной
сфере. То намекать, что скоро «всех переведут на гранты» и «базового
финансирования не будет». То, наоборот, говорить, что скоро «закрутят гайки»
и «подрабатывать институтам, сдавая площади», больше не дадут. Тут даже не
важно, что конкретно говорить и делать, важно создать обстановку хаоса и
неопределенности. Практика ряда
стран, ликвидировавших или многократно уменьшивших за 15 лет свой
научный потенциал, говорит, что обычно этого достаточно. На этом этапе ученые
разбегаются. VII.
Но есть и сложные
случаи. И тут приходится действовать всерьёз. На войне, как на войне.
Во-первых, надо создать обстановку обмана и двусмысленности и, я бы сказал,
привнести в происходящее дух легкого криминала. Форму надо
оторвать от содержания. По форме научные сотрудники, институты, Академия. А
по содержанию? Не секрет, что в ряде городов, ученым, чтобы «добрать» до
прожиточного минимума, приходится «подрабатывать», получая вдвое, втрое, а то
и вчетверо больше, чем по основному месту работы (репетиторство,
преподавание, «халтурка» разного типа). Институт должен быть в состоянии
организовать решение научных задач. Но как он может это делать, если нет
существенных ресурсов, кроме нищенского базового финансирования, а активные
сотрудники рыщут подобно корсарам по всевозможным фондам в поисках грантов?
Роль институтов сводится к поддержанию инфраструктуры, обеспечивающей работу
сотрудников, и к клубу, куда ученые приходят пообщаться, поработать для души
и побеседовать о науке. Академия должна обеспечивать существование
институтов. Но вспомним, что много лет она (как и велели государственные
чиновники) «забывала» про коммунальные платежи, не говоря уже о ремонте.
Практически невозможно быть администратором в нашем отечестве, жёстко
оставаясь в правовом поле. В результате практически все «крутятся» – говорят
одно, пишут другое, делают третье, мечтают о четвертом. VIII.
Чтобы от науки
для экономики не было проку, надо развалить цикл воспроизводства инноваций
(см. рис. 2). Этот цикл обеспечивает положительную обратную связь между
созданием новых товаров, услуг, возможностей для общества на основе научных
разработок и развитием самой науки. Наука создает возможности, а экономика их
использует, поддерживая науку и определяя, какие из ее направлений наиболее
значимы. В СССР этот
круг замыкался одним способом, с помощью одних организационных структур и
механизмов, в США – с помощью других. Страны – члены Организации
экономического сотрудничества и развития (объединяющей около 30 ведущих
государств мира) предложили за последние годы ещё много интересных вариантов. Затраты в
круге воспроизводства инноваций распределены независимо от типа экономики
примерно так: –
фундаментальные
разработки – 1 рубль; –
прикладные разработки
и создание опытных образцов – 10 рублей; –
конструирование,
создание и оптимизация технологий, вывод на рынок – 100 рублей. Чтобы вырубить, к примеру, инновационный сектор экономики США, лучше
всего ликвидировать второй элемент – венчурные фирмы, бизнес-ангелов,
поддержку университетских лабораторий, занимающихся чем-то практическим,
армией и бизнесом. (Те самые прикладные разработки и 10 рублей). Первый
элемент не достанешь – ученых слишком много, денег им надо мало и за всеми не
уследишь – дома могут работать! Последний элемент не поднять – это крупные
фирмы и большие деньги, а значит нужны и большие ресурсы, чтобы с ними
бороться. В начале «демократии» в России вырубили для надежности 2-й и 3-й
элемент. По существу, ликвидировали и прикладную науку, и крупные фирмы,
создающие высокотехнологичную продукцию, заинтересованные в воплощении
научных достижений (причем для надежности ликвидации наших
высокотехнологичных производств были уничтожены основные рынки сбыта их
продукции как в стране, так и за рубежом). И в последнюю пару лет, как бы в
насмешку, Российскую академию наук обязали заниматься инновациями. Но даже
если допустить, что за 1 рубль всё будет сделано чудесно, где в нашей
экономике и организационной структуре фирмы на 10 и 100 рублей, чтобы
воплощать, конструировать и выводить на рынки? IX. Следующий этап – «Разделяй и властвуй».
Тут надо, как и в любой иерархической структуре, отделить интересы «верхов» и
«низов», «молодых» и «старых», «столицы» и «провинции». И вообще, чем по
большему числу признаков удастся разделить, тем лучше. Далее очень важно дискредитировать руководство. Во всяком случае дать
понять и ему, и всем остальным, что оно уже «на крючке». Строптивый народ
наверху нужно мягко «сдвинуть по горизонтали» с ключевых постов. При этом
важно всё это делать без шума, объясняя, что сама структура и её руководство
«должны вести себя хорошо», «не политиканствовать», ни в коем случае не
защищать себя ни публично, ни в коридорах власти. Похожим образом уничтожены
армия, спецслужбы, огромные отрасли промышленности. Это срабатывает почти
всегда. X.
И в конце очень
важно, чтобы структура сама себя начала резать, сокращать, «реформировать»,
«реконструировать». Это создаёт ощущение тотального предательства и обычно
делает невозможным организацию совместных усилий, необходимых для возрождения
организации. Надеюсь,
впрочем, что в некоторых случаях и эта продвинутая теория сработает не до
конца. Тогда появится шанс и потребность в дальнейшем развитии теоретических
разработок. Если завтра в
поход
Я думаю – ученые наврали, – Прокол у них в теории, порез: Развитие идет не по спирали, А вкривь и вкось, вразнос, наперерез. В.С. Высоцкий Но есть и
совершенно другая точка зрения на развитие науки в России. Та, которая лучше
согласуется и со здравым смыслом, и с решениями Президента РФ. В самом деле,
мы живем в холодной стране, 2/3 территории которой находятся в зоне вечной
мерзлоты. Для большинства регионов России характерны различные комбинации
экстремальных физико-географических и геоэкономических условий. У нас дорогая
рабочая сила, потому что ее надо обогревать, одевать и кормить. У нас очень
дорогие энергоносители в сравнении, скажем, с Венесуэлой или Саудовской
Аравией, потому что они расположены совсем не там, где живет большинство
населения и находится обрабатывающая промышленность. Поэтому наша
страна не сможет длительное время быть как раньше писали "сырьевым
придатком развитых капиталистических стран". Поэтому скоро либо
продавать будет нечего (кстати сказать, судьба отечественной геологоразведки
– это тема отдельного грустного рассказа), либо то, что мы имеем, если мы не
сможем его защитить, будет в той или ной форме отобрано. Поэтому очень
скоро нам, если Россия сохранится (в чем многое зарубежные эксперты
сомневаются, трактуя нашу страну как зону кризиса и предрекая распад на 6‑8
государств в ближайшие 10‑15 лет), нам придется кормить,
обогревать, лечить и защищать себя самим. И торговать нам в перспективе имеет
смысл только интеллектуальной собственностью, вооружениями и иной
высокотехнологичной продукцией. Но для этого надо уметь производить это на
уровне лучших мировых образцов самим. И тут свое слово должна сказать
отечественная наука. Отрадно, что
такого же мнения придерживается и Президент России. Встречаясь 3 декабря
2001 года с руководством РАН, он поставил перед всем российским научным
сообществом две задачи: –
независимая экспертиза
государственных решений и прогноз бедствий, катастроф, кризисов, разработка
мер по их предупреждению и парированию; –
отработка сценариев
перевода экономики от нынешней "экономики трубы" на инновационный
путь развития, определение точек роста и создание научно-организационной
структуры, способной их поддерживать и доводить до уровня производства. Итак, курс
определен, решения приняты. Осталось их выполнить. Начать и кончить. В
современной России это нелегкая задача. Тем более, что курс, обозначенный
Президентом, находится в разительном противоречии с решениями в отношении
отечественной науки и образования, которые, начиная с сентября 2004 г.,
принимает соответствующее министерство Правительства РФ. Исполнение
решений Президента может принести конкретный результат сегодня. Мировая
практика показывает, что каждый доллар, вложенный в прогноз и предупреждение
бедствий, позволяет сохранить от 10 до 100 долларов, которые пришлось бы
потратить на ликвидацию последствий уже случившихся бед. Только что произошло
гигантское 9-балльное землетрясение в Индийском Океане и возникшая волна
унесла жизни около 300 тыс. человек. Если бы у пострадавших стран была
система мониторинга и оповещения, то для предупреждения людей и принятия
других неотложных мен у них было около 1,5 часов. Спасти удалось бы
очень многих. Сейчас на деньги ООН систему мониторинга и оповещения в
Юго-Восточной Азии будут создавать. Но людей-то уже не вернуть. А Россия
застрахована от таких бедствий? Из теории
управления известно, что самые дорогие ошибки – стратегические. В частности,
потому, что они не могут быть скомпенсированы на более низких уровнях
иерархии, и поэтому их важно было бы избегать не в далекой перспективе, а
сейчас. В
2002 году Институт прикладной математики им. М.В. Келдыша РАН
выступил с инициативой создания национальной системы научного мониторинга
опасных явлений и процессов в природной, техногенной и социальной сферах.
Нашу инициативу поддержали еще 10 академических институтов (в частности,
Международный институт теории прогноза землетрясений и математической
геофизики РАН, который разработал методы прогноза землетрясений, получившие
мировое признание). Подготовлена соответствующая программа, направлены
письма, приняты решения, прошел не один десяток совещаний. Однако к созданию
такой системы в Академии пока не приступили. Решение
оказалось заблокировано и на уровне РАН, и на уровне Правительства. Нам не
удалось даже внести эту задачу в список приоритетных направлений Президиума
РАН. Этот список заслуживает особого упоминания. В нем около трех десятков
различных направлений. Наверно, приятно по-прежнему чувствовать себя
гигантской научной сверхдержавой и заниматься сразу всем, не выделяя
приоритетов. Но "всем" – это по существу означает ничем. Хотя в
этом есть свой резон. Во-первых, все солидные люди должны быть обеспечены
своими личными "приоритетными направлениями". Отказывать им трудно
и неприятно. Во-вторых, за привычные направления и отчитываться легче. Грешным делом
после каждой трагедии мы с коллегами думаем, что сейчас, видимо, дело,
наконец, дойдет до мониторинга, прогноза и предупреждения. Ведь народная
мудрость утверждает, что после грома мужик должен креститься. Но то ж –
мужик, а это – Администрация, Правительство, Академия… Кроме того, в
ряде высокотехнологичных сфер можно и нужно двигаться немедля. Например, у
наших коллег из Индии действует государственная программа ITEX‑50, которая предусматривает достижение этой страной
к 2008 г. объема экспорта программного обеспечения в 50 млрд.
долларов. Индусы последовательно идут к своей цели, создавая налоговые
льготы, развивая исследовательские центры, совершенствуя образование
программистов и коммуникационную инфраструктуру. Планы российского
правительства, по заявлениям соответствующего министра, примерно в
50 раз скромнее. Да есть и многие другие вещи, которыми стоит заняться в
высокотехнологичном секторе экономики. В настоящее
время создание новых поколений лекарств, производство дешевых и качественных
продуктов питания, улучшение состояния окружающей среды связывают с развитием
биотехнологии. В свое время наша страна имела неплохие позиции в этом
направлении. И их можно вернуть, если заняться этим всерьез. В настоящее
время финансирование этой перспективной отрасли в России в 25 раз
меньше, чем в Китае и в 2500 раз меньше, чем в США. Отсюда и результат –
в 2000 г. на Россию приходилось 0,15% мирового производства
биотехнологической продукции[5]. По мнению
экспертов, выступавших в Конгрессе США в 1998 г., прорыв в будущее в XXI веке будет связан с развитием нанотехнологий. Это
начинающаяся революция. Углеродные нанотрубки на порядок прочнее стали, имея
в 6 раз меньший удельный вес. Наноструктуры способны избирательно проникать в
раковые клетки и поражать их. Некоторые наноструктуры в перспектив смогут в
миллионы раз повысить быстродействие ЭВМ. И этим направлением можно было бы
заняться всерьез, постаравшись вскочить в последний вагон уходящего поезда[6]. Кроме того,
страна, планируя выход на инновационную траекторию, должна иметь несколько
крупных национальных проектов. Скажем, в области космоса. Странно учить
специалистов в области авиации и космонавтики, заранее зная, что ни один
из выпускников не будет работать по специальности. Кто же будет всерьез
учиться? Самые лучшие должны иметь возможность работать над тем, чему их
учили. И не в Европе, не в США, а дома. В давние времена американского
президента политические противники спросили, зачем же была нужна
дорогостоящая программа "Аполлон" и что же нашли американцы на
Луне. На мой взгляд, он ответил блестяще: "Массу прекрасных микросхем".
Амбициозные проекты очень часто являются локомотивами для широкого спектра
других технологий, в частности потому, что они позволяют быстро
аккумулировать на этих направлениях большие ресурсы. Быстрее и эффективнее,
чем это делает рынок. Россия не имеет
аппаратов в дальнем космосе более 15 лет. Наш институт в качестве одного
из проектов национального масштаба предлагает космическую экспедицию на
спутник Марса Фобос с забором грунта и возвращением на Землю. Этот проект
вызывает на международных форумах восхищение у профессионалов своей
оригинальностью, продуманностью и дешевизной. Для космической промышленности
он хорош тем, что возникнут новые системы запуска и управления полетом,
намного более экономичные и эффективные, чем то, что есть сейчас. Это позволило
бы России продвинуть свои позиции на рынке запуска космических аппаратов.
Кроме того, амбициозный проект (т.е. тот, который нельзя провалить) позволяет
выяснить в наших условиях, что же уцелело, какими кадрами мы располагаем и на
какую стратегию в космической отрасли нам следует ориентироваться. Это проект
включен во множество правительственных постановлений, программ, решений. Но
всерьез работа так и не начата. Впрочем, есть другие национальные проекты, с
которых можно начать. Очень часто у
различных организационных структур, особенно в эпоху кризиса, возникает
иллюзия самодостаточности – мы сами с усами и никто нам не указ. В
соответствии с законом Паркинсона, если управляющая структура превысила
несколько тысяс человек, то она развивается уже по своим законом независимо
от состояния или даже существования объекта управления. В то же время, все
эти структуры прежде всего инструмент для определения и решения нужных
обществу задач. Поэтому будущее российской науки коренным образом зависит от
того, хватит ли политическому руководству страны энергии, настойчивость и
последовательности для реализации принятых им решений. Наука в
обществе – инструмент. Инструмент, чтобы сохранить жизнь людей и дать
возможность сделать ее лучше. Гранты,
гранты,гранты…
И кто бы нас сегодня ни
провоцировал, кто бы нам ни подкидывал какие-то там Ираны, Ираки и ещё многое
что – не будет никаких. Никаких не будет даже поползновений. Наоборот, вся
работа будет строиться для того, чтобы уничтожить то, что накопили за многие годы. В.С. Черномырдин Системы организации науки в мире очень разнообразны. Поскольку в
нашем отечестве решено было «списывать» в 1991 году всё с западных образцов,
то скажем несколько слов о том, как дела обстоят "у них". От каждой крупной реформы в общественном сознании обычно остается
немногое, какой-нибудь броский слоган. Приватизация – "ваучеры", на
которые, по чубайсовскому мнению, можно будет купить 2 «Волги». От
зурабовской медицинской реформы, наверно, останутся те самые «5 дней», за
которые в больнице нужно излечить любую болезнь. От реформ в области науки в
начале 90-х годов осталось чудесное и манящее слово «гранты». Поэтому обратим
на них особое внимание. В синергетике – или теории самоорганизации – бурно развивающемся
междисциплинарном подходе есть ключевое понятие – параметры порядка. Это
те немногие ключевые переменные, которые определяют динамику всех остальных
переменных. Именно параметры порядка определяют все главное в системе.
Остальные степени свободы подстраиваются к этим ключевым переменным[7]. Так вот, параметры порядка в американской науке не имеют ничего
общего с системой грантов – вспомогательным инструментом для выделения и
поддержки активных ученых. Параметры порядка в науке США поразительно
напоминают советские аналоги, а во многих случаях превосходят их масштабом,
серьёзностью и, я бы сказал, жесткостью организации. Прогноз, мониторинг происходящих изменений, оценка стратегических
альтернатив – важнейшие задачи современной науки. Американцы называют эти
исследования красивым словом «проектирование будущего». Эта работа нужна
правительству, министерству обороны, ЦРУ, многим другим серьёзным
организациям, крупным корпорациям. Этой работой занят ряд первоклассных мозговых центров. В качестве
примера можно привести корпорацию RAND, выполняющую широкий
круг правительственных заказов. Это около 5000 высокооплачиваемых и
высококвалифицированных исследователей. Многие из них являются ведущими в
своих областях. Области эти различны – от геополитики до космических
исследований, от системного анализа до компьютерных наук. (Заметим, что
ничего похожего в современной России нет. Инициативы создать нечто подобное в
нашей стране, с которыми выступает Институт прикладной математики
им. М.В. Келдыша РАН и ряд других институтов РАН[8],
пока блокируются и в Правительстве и в Академии.) Прикладная наука, опытно-конструкторские разработки активно
развиваются в ряде крупнейших фирм. IBM, Bell, Boeing, General Motors и ряд
других вкладывают десятки и сотни миллионов долларов в год в доведение
фундаментальных научных идей до продукта. Каждая из этих структур имеет
огромные научные подразделения, способные оплачивать работу ученых любого
ранга, вплоть до Нобелевских лауреатов. Мне довелось в общих чертах ознакомиться с организацией работы фирмы Boeing. Это государство в государстве. Жёсткая дисциплина,
беспощадная конкуренция внутри фирмы, тщательная охрана всего созданного
исследователями, работающими на фирму, масштабная «скупка мозгов» по всему
миру. Люди, работающие на фирму в другой стране, даже оставаясь в ней,
оказываются в положении «внутренних эмигрантов». Более всего это напоминает
мне сильный «почтовый ящик» советских времен, скажем, Министерства среднего
машиностроения или Министерства общего машиностроения. Очень велика роль государства в поддержке науки этих индустриальных
гигантов. Это разумная политика трансферта из сферы высоких военных
технологий, создающихся за государственные деньги, в гражданский сектор. Это
ясная и последовательная научная политика и стратегия, к разработке которой
привлекаются ведущие специалисты страны. И главное здесь – чёткое определение
приоритетов и их пропаганда в общественном сознании. Эффективность многих социальных институтов и, в частности, науки,
определяется тем, насколько эффективно она может поддерживать инициативы снизу,
выявлять и продвигать активных квалифицированных людей. При этом ценны и
исследователи, и организаторы науки. На решение этой задачи, в первую очередь, и нацелена система грантов
в США и в Канаде. Подавляющая часть фундаментальной науки (тот самый 1 рубль) в
Северной Америке делается в университетах. Ключевая фигура тут – профессор. При этом гранты, как правило, не идут на повышение зарплат получившим
их профессорам. Зарплаты вполне достаточны для безбедного существования
профессора и его семьи. В Канаде из грантов не платят зарплату. В США
профессор может получать зарплату с гранта только в те месяцы, когда не
преподает. Но бывают профессорские позиции, на которых преподают всего
несколько месяцев в году, а бывают и вообще без преподавания (в основном в
медицине). Тогда вся зарплата идет из гранта. Поэтому на такие позиции в
основном идут те, кто не сомневаются в своих возможностях. Деньги грантов обычно тратятся на оборудование, поездки, а также на
оплату работы сотрудников более низкого уровня. Заметим, что большая
часть уехавших на Запад российских ученых работает именно по таким временным
контрактам. Однако это не типично. В стандартном случае в Канаде зарплата
профессорам идет от университетов, а их деятельность оценивается по комплексу
показателей примерно с равным весом – преподавание, научная работа,
административная нагрузка. Преподавательская нагрузка обычно не превышает 2
курса в семестр, это 6-8 часов лекций в неделю. В небольших университетах
нагрузка больше и на науку остается времени меньше. Но и там наши
преподаватели и исследователи воспринимают работу как легкий и приятный отдых
в сравнении с их деятельностью в России, где сейчас всем приходится трудиться
на износ. Каждый год в Канаде все успехи профессора оцениваются и выражаются
некоторым коэффициентом, обычно от 0 до 2. Если он меньше 1, то плохо, если в
течение нескольких лет 0, то выгонят, а если 1,5, то каждый год чуть-чуть
повышают зарплату. Успешный профессор здесь это не рассеянный и задумчивый чудак, хорошо
известный по книгами и кинофильмам (в основном американского производства).
Он ближе к заведующему лабораторией времен социализма. Он должен быть
энергичным лидером, хорошим оратором, разбираться в финансовых вопросах и
иметь массу идей, проверять которые ему, как правило, некогда. Поэтому одна
из его главных обязанностей – подбирать научных сотрудников, аспирантов и
постдоков и ими руководить. Но если кто-то ещё успевает работать лично, то это только
приветствуется. Но при этом его обычно привлекают к работе в комиссиях фондов
по оценке грантов. Каких-либо научных задач перед профессорами не ставят. Основной
стимул к работе – личный интерес. Обратная связь определяется тем, на что
денег дают больше, на что меньше, а на что вообще не дают. Фонды, в свою очередь, к примеру в США, строят свою политику, исходя
из национальных научных приоритетов. Их определение – серьёзная задача
государственного уровня к которой привлекаются и ведущие ученые, и
представители крупнейших корпораций и высокопоставленные чиновники
администрации. Документы о национальных приоритетах стремятся сделать
достоянием всего научного сообщества. Они производят большое впечатление
своей ясностью, конкретностью и реализмом. Гранты распределяются в США и Канаде по-разному. В Канаде фонд NSERC раздает небольшие гранты почти всем, кто способен
написать разумную заявку. Поэтому почти у каждого профессора есть небольшой
грантик тысяч на 10 долларов для теоретиков и в несколько раз больше для
экспериментаторов. Этого достаточно, чтобы съездить на 1‑2 конференции
в год и чтобы нанимать студентов. Нанять постдока на эту сумму уже трудно,
потому последних необходимо еще и обеспечить возможностью преподавать. В США конкуренция жестче. Их национальный фонд NSF грантов раздаёт гораздо меньше, поэтому большинство
профессоров (70‑85%) грантов вообще не имеют. Зато получившие их могут
развернуть довольно масштабное исследование. Большинство профессоров имеет
постоянные позиции. Поэтому в американской фундаментальной науке руководство
почти постоянно, а толковую рабочую силу приходится систематически искать. Как используются результаты работ, выполненных по грантам, не знаю.
Но и к отчетам, и к отзывам на гранты американские ученые относятся очень
серьезно. В их научном фольклоре живет история об одном Нобелевском лауреате,
которые написав вместо содержательного отчета явный бред, более не смог
получить ни одного гранта. Ну, а теперь о грантах в российской науке. Во многих отношениях, и в
частности, в отношении грантов, отечественная практика отличается от
зарубежной как небо от земли. Скажем сразу – роль грантов в сохранении науки в нашем отечестве в
течение последних почти 15 лет оказалась огромной. В эпоху развала и разрухи
в научном секторе они позволили реализовать важнейший принцип – «высокая
планка вместо глухой стенки». В самом деле, для исследователя исключительно важна сама возможность
независимой экспертизы его идей, пердложений, проектов. Для него порой крайне
важно издать книгу – его послание в будущее, съездить в долгожданную
экспедицию, доложить полученные результаты на международном форуме. Говорю «в принципе», потому что наша система грантов экстремальна. И
Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) и Российский гуманитарный
научный фонд (РГНФ) в сумме располагают меньше, чем 5% от общего
финансирования науки. Это мизерные деньги, но для исследователей в провинции
и они оказались существенной поддержкой. У нас очень трудно получить грант. Мне довелось выступать в качестве эксперта и в области точных, и в
области гуманитарных наук. 80% заявок, которые я смотрел, – это отличные
проекты, 10% – блестящие, которые, будучи реализованными, должны стать
событием в своей области науки (полагаю, что только эти 10% из тех, которые я
смотрел, в конце концов и были поддержаны). Основное назначение большинства грантов в нынешней российской
реальности – зарплата исследователей, способных проявлять очень высокую
научную и жизненную активность. Один из крупных организаторов науки В.С. Семёнов, много сил
вложивших в становление Российского гуманитарного научного фонда, сформулировал
идею фонда в следующих словах: «Почти невозможно выявить и отсеять худших в
научном сообществе. Гораздо проще и полезнее выявить лучших и поддержать их!»
Оглядываясь назад, можно сказать, что это в значительной мере удалось. Как иногда говорят социологи, «свобода – это возможность принадлежать
к нескольким иерархиям». Подавая заявку в фонд, исследователь оказывается вне
отраслевой или академической иерархии. Более того, в России такой подход
имеет большую и славную историю. Это практика открытых конкурсов. Выдающийся
кораблестроитель академик А.Н. Крылов, сделавший блестящую карьеру и во
многом определивший облик военно-морского флота России в начале прошлого
века, был замечен и поддержан после убедительной победы на открытом конкурсе
проектов боевых кораблей. Поэтому крайне важно то, что и РФФИ, и РГНФ подчинены не
министерствам, не Академии, а непосредственно правительству. Они оказались
выведены из общего поля чиновничье-административных игр. Возможно именно
поэтому деньги грантов в большей степени являются «белыми», а не «черным» или
«серыми», как во многих других государственных структурах. Поэтому широко
обсуждаемые сейчас прожекты ликвидации фондов или их переподчинения
Министерству науки и образования – это еще один шаг к ликвидации науки в России,
хотели этого их авторы или нет. Очень удачным оказался принцип организации экспертизы и ротации
кадров в соответствующих научных советах фондов. По существу, учёные сами
занялись оценкой коллег и собратьев по цеху. И в целом справились с этой
работой очень достойно. Может быть, именно поэтому бюрократические экзерсисы фондов
исполнители грантов воспринимают легче, чем плоды административных озарений
других ведомств. Что же тут поделать, – свой же брат ученый творит. Меняет он
ежегодно формы и образцы заполнения – так небось из стремления к
совершенству. Спрашивает в одной из анкет на 10 страницах множество странных
вещей, включая, например, вопрос «какие из направлений научных исследований
станут наиболее актуальными в России через 25 лет». И тоже понятно –
может быть, природное любопытство, а может быть, стремление подбодрить
коллег, намекнув, что и через 25 лет кто-то останется. Так что в целом
на наши фонды грех жаловаться. Хотя, конечно, их работу можно было бы улучшить. Есть куда расти.
Например, можно было бы организовать гораздо более серьёзную аналитическую
работу, касающуюся и исполнителей грантов, и научных коллективов, и
результатов. Талантливые исследователи, перспективные направления, яркие идеи
– большая ценность. Поэтому если начнется возрождение российской науки, то
может быть руки дойдут не только до поддержки людей и коллективов, но и до
промывания того золотоносного песка, который возникает благодаря деятельности
фондов. Дело это большое, тяжелое, но благородное. У Генерального конструктора Сергея Павловича Королева был принцип:
«Не трогайте, пока работает!» Даже улучшения и изменения, предпринятые с
лучшими намерениями, могут так изменить работу сложной системы, что и концов
не найдешь. А если не с лучшими? Фонды работают, поэтому естественно их не
трогать. Хотелось бы чтобы фондов было больше, чтобы они были разнообразнее и
богаче. Но среди благих пожеланий одно мне кажется крайне важным. Принципиально важны гранты, поддерживающие студенческую науку. И в
фундаментальной, и в прикладной науке очень важны молодые люди, которые
готовы «штурмовать небеса». В советские времена во многих институтах были
студенческие КБ и НИИ. Если думать об инновационном будущем России, то их
необходимо будет возрождать. И гранты для таких коллективов, открытые
конкурсы будут нужны как воздух. В подтверждение этого обращу внимание на опыт американских коллег.
Многие значимые результаты во «взрослой», «серьёзной» науке вышли из
студенческих лабораторий. Компьютеры в своё время вышли на уровень
гроссмейстеров в результате работы 4- х студентов, создавших новый вариант
шахматного компьютера. Они решили проблему «в лоб», «по-компьютерному», не
пытаясь вникнуть в «человеческие алгоритмы» шахматной игры (как вероятно,
советовали их преподаватели, и как действовала значительная часть
специалистов по искусственному интеллекту, работавшая в этой области). Они
сделали ставку на скорость, объем расчетов, аппаратную реализацию и это дало
новое качество. Одно из самых революционных изобретений ХХ века – персональный
компьютер – результат инициативы и творчества двух недоучившихся студентов
С. Джобса и С. Возняка. Американцы умеют направлять активность студентов и молодых
исследователей на проекты, которые могут оказаться важными для страны. Например в 2004 году в США была проведена гонка роботов-автомобилей
«Крепкий орешек». Участвовали и молодежные команды, и отдельные
исследователи, и вполне «взрослые коллективы», возглавляемые классиками
робототехники. Обращу внимание на «отдельных исследователей». По оценке
профессора А.К. Платонова, работающего в Институте прикладной математики
им. М.В. Келдыша РАН, современный робот «стоит» более 50
человеколет. И если студент или аспирант берется за пару лет создать
действующий образец, то это дорогого стоит. Конкурс был организован следующим образом. Вначале собирались
«бумажные» проекты, из них отбирались более 20 лучших. Их финансово
поддерживали, в расчете, что соответствующие роботы–автомобили через год
выйдут на старт (срок для этой области исследований поразительно маленький). Соревнования серьёзные. Во время гонки автомобилям предстояло
проехать 230 километров по опасным горным дорогам и песчаному бездорожью. При
этом обязательное условие – не давить черепах, если таковые будут встречаться
на пути. Приз победителю – 1 млн. долларов.
Команда–победитель, включающая около 50 человек
(в основном молодежь), которую возглавил один из ведущих американских
робототехников У. Уиттейкер, затратила на создание своего робота Sandstorm около 6 млн. долларов (см. рис. 4).
(Очевидно, тоже деньги каких-то фондов). Этот робот прошел 13 километров со скоростью 50 км/час и встал. При этом
некоторые машины вообще не сдвинулись со старта. Тем не менее, учредители гонки из Управления перспективных
исследований и разработок Министерства обороны США, вполне удовлетворены
результатами. Призовой фонд для следующей гонки, которая состоится в октябре
текущего года, увеличен до 2 миллионов долларов. Очевидно, дорогие игрушки себя оправдывают. Тем более это отлично
согласуется со стратегическим курсом в научно-технической сфере, заявленным
Министерством обороны США, сделать к 2015 году более трети операций, которые
сможет проводить армия США «безлюдными». Боевые машины – роботы, беспилотные
самолеты, роботы-разведчики и сапёры… В условиях нынешнего развала российской науки и образования особенно
важны ростки нового, инициативы, направленные на привлечение молодежи. Пример
приведу из той же области – Молодежный международный фестиваль мобильных
роботов, который проводится в Институте механики МГУ под руководством академика
Д.Е. Охоцимского. Здесь роботы ездят по залу, объезжают маяки,
оптимизируют движение. Тут свои удачи, свои оригинальные технические решения,
свои достижения (см. рис. 6). И главное – люди, которые знают,
умеют и хотят. Полагаю, что затраты на фестиваль примерно на два, а может
быть на три порядка меньше, чем на «Крепкий орешек». Например, приз
победителю составляет от 300 до 1000 евро[9].
И думаю, что читатель согласится со мнением, что в этом есть не только плюсы.
Много споров вызывают зарубежные гранты, которые иногда перепадают
отечественным ученым. Одни видят во всех них инструмент для уничтожения или,
на худой конец, манипулирования отечественной наукой. Другие – манну небесную
и «способ войти в мировое научное сообщество». Не согласен с обеими точками зрения. Сошлюсь на мнение Аристотеля. Он
был не только энциклопедистом и глубоким мыслителем. Он вошел в историю и как
ученый, который, вероятно, первым получил грант на фундаментальные
исследования по естественным наукам (у Александр Македонского) и блестяще с
ним справился. Классик считал, говоря на математическом языке, что
добродетель и связанный с ней здравый смысл – точка экстремума, продолжая
функцию влево и вправо, мы попадаем в область порока. Многие зарубежные гранты направлены на то, чтобы включить людей, идеи
и технологии из России в цикл воспроизводства инноваций одной из западных
стран или транснациональных корпораций. Существуют также «конверсионные» гранты, направленные на то, чтобы
отвлечь ученых, занимавшихся закрытой проблематикой, на что-то иное. Многие
из них строились по принципу одного анекдота: «Иван, мне твоя работа не
нужна, мне важно, чтобы ты работал». Хотя, наверно точнее «мне важно, чтобы ты
не работал». Деньги хорошие, но я не знаю коллективов, которым они пошли
бы впрок и помогли продвинуться, а не «выжить», «перебиться», «дотянуть».
Хотя и последнее немаловажно. Другой набор грантов направлен на то, чтобы привлечь отдельных людей.
Во многих случаях «за позицию» или даже «за командировку» отдающих результаты
работы огромных коллективов. Всё почти как в «Горе от ума» – «Амуры и Зефиры
все распроданы поодиночке». Думаю, что у дикарей, менявших золото или
сдававших своих за горсть стеклянных бус, были свои резоны. Но не возьмусь осуждать ни страны, ни организации, дающие такие
гранты. Они преследуют свои национальные или финансовые интересы. И мы не
можем поставить им в вину то, что они не преследуют наших. Это наша слабость.
А «слабых, – как говорит наш Президент, – бьют». Но есть и другие гранты. Крайне важные для отечественной науки и
образования. Приведу один пример, ставший за последние годы хрестоматийным.
Всегда, а в тяжелые времена особенно, важна самоорганизация научного и
образовательного сообщества, объединение усилий и «по горизонтали» и «по
вертикали». И оказалось, что это вполне можно сделать, затратив очень
небольшие средства и, конечно, привлекая энтузиастов[10].
В течение ряда лет в России велась программа «соросовских» профессоров,
доцентов, аспирантов, студентов и, что самое важное – учителей. Проводились
конкурсы, вырабатывались критерии, раздавались гранты. В соответствии с этим
выявлялись наиболее успешные и активные представители сообщества. И это имело огромное значение. Проводились прекрасные олимпиады по
естественным наукам для школьников. Издавались и на этих олимпиадах бесплатно
раздавались школьникам задачники. Кроме того соросовские профессора читали
лекции соросовским учителям, собиравшимся с целого региона. Они же писали
статьи в "Соросовский образовательный журнал", рассылавшийся по 40
тысячам школ России. Возникла интеллектуальная цепочка от профессора до
школьника (см. рис. 5). Появилась реальная, конструктивная
интеграция науки и образования, о которой уже лет 10 как о чем-то заветном,
но недостижимом толкутся в министерских коридорах. Не будем говорить о всей деятельности Джорджа Сороса – политической,
финансовой, научной или благотворительной. Упомянутый проект был крайне важен
для национальных интересов России. И деньги на такие проекты должны
находиться в российской казне. Но "…получилось, как всегда". Вся
программа в одночасье рухнула благодаря данным и невыполненным обещаниям
В.С. Черномырдина, в бытность его премьером, и В.М. Филиппова, в
бытность его министром образования. Поэтому все гранты, в том числе и иностранные, нельзя рассматривать
"в целом", а надо обсуждать конкретно и по существу. Тем не менее, еще раз повторю: гранты – это второстепенный инструмент
для решения вспомогательных задач, стоящих перед национальными научными
системами. Итоги
Из худших выбирались передряг, Но с ветром худо, и в трюме течи, – А капитан нам шлет привычный знак: Ещё не вечер, еще не вечер! В.С. Высоцкий Наука и образование могут сыграть ключевую роль в возрождении России.
(Но могут и не сыграть). Сыграть именно потому, что переход к экономике,
основанной на знаниях, о котором регулярно говорит Президент РФ, это
действительно единственный шанс нашего отечества. Но для этого надо возродить
саму науку. В стратегической перспективе сделать это пока невозможно по
нескольким причинам. –
Наука, инновации,
создание и использование новых возможностей – это "тяжёлые деньги".
Здесь велик риск, обычно велико время оборота вложенных средств. Здесь нужна
длительная, серьёзная, кропотливая работа. Инновационный сектор надо
создавать, беречь и выращивать. Кроме того, он громоздкий, включающий разные
структуры и механизмы. Субъектов, готовых к этой работе, в России сейчас пока
нет. Да и действительно – зачем возиться с "тяжелыми деньгами" если
"лёгкие деньги" лежат под ногами. Поток нефтедолларов и море
разливанное взяток различных типов лишают "простого чиновника",
"простого политика", "простого бизнесмена" стимулов,
чтобы возиться с наукой. –
Тотальная коррупция и
серьёзные научные исследования, как гений и злодейство – две вещи
несовместные. Каждое министерство, с которым мне и моим коллегам приходилось
иметь дело, имеет свой уровень "черного отката". Несведущим в
организации научной работы поясню последний термин – это процент от суммы
договора, который "черным налом", в портфельчике надо отнести
соответствующему чиновнику. Так вот в последние годы откат по ряду проектов
превысил 50%. (Недавно один из "взяткобрателей" всерьёз объяснил
мне, что именно это позволяет спасти отечественный бизнес, нашу науку и
образование. Зарубежным конкурентам такой "откат" не под силу). При
таком уровне разложения и криминализации государственного аппарата у науки и
инновационного сектора экономики шансов нет. –
Многочисленные
манипуляции с массовым сознанием за последние 20 лет разрушили смыслы и
ценности нашего общества, привели к атомизации научного и образовательного
сообщества (существует иллюзия, что разрушили только ущербные смыслы и
ценности, но в реальности разрушили все, а кроме того, на место старых не
пришло ничего нового). Наше научное сообщество разделено по административным,
профессиональным, региональным, возрастным и многим – многим другим
признакам. Преподаватели и исследователи оказались не в состоянии отстоять
интересы своего сообщества, эффективно противостоять разрушительным реформам.
Всё это не позволяет надеяться на сохранение научной среды, необходимой для
работы организации, без которой в нынешнюю эпоху наука не может состояться. В тактической
перспективе науку в России можно и должно сохранить. Сохранить для
сегодняшнего дня, как экспертное сообщество, позволяющее предвидеть
кризисы, риски и оценивать открывающиеся возможности (вспомним пророчество
В.И. Вернадского о роли атомной энергии и оценку И.В. Курчатова,
который по открытым публикациям понял, что наши союзники и противники приступили
к ядерным проектам). Сохранить как своеобразный эталон для системы
образования (классическое положение Гумбольдта, что университетское
образование неотделимо от науки не под силу отменить даже министру
образования и науки, хотя Гумбольдту до последнего, конечно, далеко). И
сохранить для будущего, как шанс для инновационного развития России. Это сейчас
также можно сделать по нескольким причинам. –
Пока есть самое
главное и дорогое – ученые и институты, которые брались и успешно
осуществляли крупные научно-технические проекты в советские времена. Не будем
прибедняться – Советский Союз был научной сверхдержавой и многое нам оставил
в наследство. И не всё из этого наследства было промотано, несмотря на все
приложенные усилия. –
Не менее важно, что
есть организаторы, которые уже реализовали блестящие инновационные проекты. А
кому, как и чем платить – вопрос десятистепенный. Опыт, слава богу, есть –
кому ордена, кому звания, кому госпремии, кому деньги. Было бы дело. –
Навести порядок в
государственном аппарате вполне возможно. И каждое уважающее себя государство
это делает. Придется это делать и нам. –
Чтобы наука была,
государство, например, в лице Президента, должно ставить перед научным
сообществом конкретные проблемы, обеспечивать ресурсами, высоко оценивать
достижения и жестко спрашивать за провалы (последнее, может быть, самое
главное). Так делают в США, Индии, Японии, Китае. Так должно быть сделано у
нас. –
Годы безвременья,
нехваток, недостатков, законодательного беспредела показали, что наше научное
и образовательное сообщества обладают огромным ресурсом выживания
(справедливости ради, надо сказать, что применять дуст в ходе реформирования
науки и образования Правительство пока не пробовало). И вполне возможно, что
существуют алгоритмы, позволяющие переключить активность, связанную с
выживанием, на созидательную деятельность. Хайдеггеру
принадлежит крылатая фраза: «Человек – это возможность». Наука – это
возможность в квадрате. Ее можно сравнить с ребенком или волшебником. Со
временем она может стать бедой или проклятием либо опорой, надеждой и чудом.
А может не стать ничем. И это во многом зависит от нас. Рисунки
Рис. 1. Отправление газет и журналов в РСФСР и РФ, млрд. 1. Инвестиции 2. Фундаментальные исследования и изобретения 3. Создание опытных образцов, отработка технологий 4. Внедрение, вывод на рынок 5. Производство товаров 6. Продажа на рынке 7. Инвестиции Рис. 2. Цикл воспроизводства инноваций
Рис. 3. Робот-мотоцикл, участвовавший в конкурсе "Крепкий орешек" Создан одним
человеком.
Рис. 4. Победитель конкурса "Крепкий орешек" 2004 г. Sandstorm Машина проехала
автоматически по сложному пути 12 км (дальше всех других), но застряла,
попав передним колесом в яму и не сумела дать задний ход.
Рис. 5. Один из томов восьмитомной энциклопедии естественных наук, изданной в рамках соросовской программы поддержки естественно-научного образования в России
Рис. 6 Фестиваль молодежи "Мобильные роботы-2004" Одна из демонстраций
мобильного робота. |
